«А я говорил: бросай филфак, поехали на Аляску»

Андрей Гоголев

А я говорил: бросай филфак, поехали на Аляску.

 
Заведём у юрты двенадцать собак, в полозья врежем коляску.

 
Будем встречать ледяной рассвет консервами из Канады,

 
Будем разглядывать волчий след, одеваясь в овечьи латы.

Какая теория прозы, ты что? А там океан и горы.

 
Там ветер смешался с водой и мечтой, порвав скалистые шторы.

 
Большая медведица ловит в воде звёздную жирную рыбу.

 
Там дорога из «где-то» ведёт в «нигде», минуя посёлок «либо».

Я точно тебе говорю: бросай. Ты видишь? Сегодня лето!

 
А ты собираешься что-то писать, учишь свои билеты,

 
И время на кофе и туалет, да кошку в комочке меха.

 
А нужен всего-то один билет, чтобы уйти, уехать.

Там будут живые: Ахматова, Блок — в виде цветных водопадов.

 
А по выходным там гуляет Бог. Любит, до полураспада.

 
Там всё, что ты даже не сможешь прочесть, можно потрогать руками.

 
Но вот ты заводишь будильник на шесть, говоришь, что завтра

экзамен.

А я повторяю: поедем со мной к Луне цвета спелой клюквы.

 
Хватит глотать, разбавляя слюной, чужие смыслы и буквы.

 
Поедем. Там тихо стучат топоры, бурлит золотая тина.

 
Там валят деревья в реки бобры, отстраивая плотины.

Засыпаешь. И книги твои храпят с чистых беспыльных полок.

 
Засыпаешь. Висит Иисус распят, поскольку тоже филолог.

Выхожу от тебя и российский флаг закрывает собой звезду.

 
Через время я нагружу собак и огней тебе привезу!

Чтобы было чем жечь а-четыре, а-три, и тетрадки и книжный шкаф.

 
Привезу медведицу: вот, посмотри. Не понравится — спрячу в рукав.

 
Я оставлю юрту с дубовым столом Экзюпери-пилоту.

Но, наверное, ты получишь диплом и устроишься на работу.

Что толку: творил, шевелил, бубнил, боролся с душой и с тушей?

 
И всё говорил, говорил, говорил, и требовал: слушай, слушай!

 
А, может, не нужно собак и юрт, не нужен рассветный мак...

Послушай, чего там вообще сдают?

 
Хочу поступить на филфак.

        Когда мне встречается в людях дурное,
     То долгое время я верить стараюсь,
     Что это, скорее всего, напускное,
     Что это случайность. И я ошибаюсь.

     И, мыслям подобным ища подтвержденья,
     Стремлюсь я поверить, забыв про укор,
     Что лжец, может, просто большой фантазер,
     А хам, он, наверно, такой от смущенья.

     Что сплетник, шагнувший ко мне на порог,
     Возможно, по глупости разболтался,
     А друг, что однажды в беде не помог,
     Не предал, а просто тогда растерялся.

     Я вовсе не прячусь от бед под крыло,
     Иными тут мерками следует мерить.
     Ужасно не хочется верить во зло,
     И в подлость ужасно не хочется верить!

     Поэтому, встретив нечестных и злых,
     Нередко стараешься волей-неволей
     В душе своей словно бы выправить их
     И попросту «отредактировать», что ли!

      Но факты и время отнюдь не пустяк.

     И сколько порой ни насилуешь душу,
     А гниль все равно невозможно никак
     Ни спрятать, ни скрыть, как ослиные уши.

     Ведь злого, признаться, мне в жизни моей
     Не так уж и мало встречать доводилось.
     И сколько хороших надежд поразбилось,
     И сколько вот так потерял я друзей!

     И все же, и все же я верить не брошу,
     Что надо в начале любого пути
     С хорошей, с хорошей и только с хорошей,
     С доверчивой меркою к людям идти!

     Пусть будут ошибки (такое не просто),
     Но как же ты будешь безудержно рад,
     Когда эта мерка придется по росту
     Тому, с кем ты станешь богаче стократ!

     Пусть циники жалко бормочут, как дети,
     Что, дескать, непрочная штука — сердца...
     Не верю! Живут, существуют на свете
     И дружба навек, и любовь до конца!

     И сердце твердит мне: ищи же и действуй.
     Но только одно не забудь наперед:
     Ты сам своей мерке большой соответствуй,
     И все остальное, увидишь, — придет!

«Я и ты, нас только двое?» Валентин Гафт

Я и ты, нас только двое?

О, какой самообман.

С нами стены, бра, обои,

Ночь, шампанское, диван.

С нами тишина в квартире

И за окнами капель,

С нами все, что в этом мире

Опустилось на постель.

Мы — лишь точки мирозданья,

Чья-то тонкая резьба,

Наш расцвет и угасанье

Называется — судьба.

Мы в лицо друг другу дышим,

Бьют часы в полночный час,

А над нами кто-то свыше

Все давно решил за нас.

Postscriptum 

Иосиф Бродский

Как жаль, что тем, чем стало для меня
твоё существование, не стало
моё существование для тебя.
… В который раз на старом пустыре
я запускаю в проволочный космос
свой медный грош, увенчанный гербом,
в отчаянной попытке возвеличить
момент соединения… Увы,
тому, кто не умеет заменить
собой весь мир, обычно остается
крутить щербатый телефонный диск,
как стол на спиритическом сеансе,
покуда призрак не ответит эхом
последним воплям зуммера в ночи.

«Дождь» Виктор Гончаров

Я сегодня — дождь.

 Пойду бродить по крышам,

 Буйствовать, панели полоскать,

В трубах тарахтеть и никого не слышать,

Никому ни в чём не уступать.

Я сегодня буду самым смелым,

Самым робким — буду сам собой!

Разноцветным -

синим,

рыжим,

белым,-

Радугу открывшим над рекой!

И никто держать меня не будет,

Разве что, штанишки засучив,

Детвора курносая запрудит

ржавых крыш упругие ручьи.

Я сегодня — дождь,

И я её поймаю!

Зацелую золотую прядь,

Захочу — до самого трамвая

Буду платье плотно прижимать.

Буду биться, падать на ресницы,

Молниями сам себя терзать!

Буду литься на чужие лица,

Буду злиться на свои глаза.

Я сегодня — дождь...

Уйду походкой валкой,

Перестану, стану высыхать...

А наутро свежие фиалки

Кто-то ей положит на кровать.

Анна Ахматова

Летний сад

Я к розам хочу, в тот единственный сад,
Где лучшая в мире стоит из оград,

Где статуи помнят меня молодой,
А я их под невскою помню водой.

В душистой тиши между царственных лип
Мне мачт корабельных мерещится скрип.

И лебедь, как прежде, плывет сквозь века,
Любуясь красой своего двойника.

И замертво спят сотни тысяч шагов
Врагов и друзей, друзей и врагов.

А шествию теней не видно конца
От вазы гранитной до двери дворца.

Там шепчутся белые ночи мои
О чьей-то высокой и тайной любви.

И все перламутром и яшмой горит,
Но света источник таинственно скрыт.

1959